Новая парадигма в архитектуре
Можно ли говорить о появлении фундаментально новой парадигмы в архитектуре? Если бы такая парадигма существовала, она была бы отражением глобальных изменений в науке, религии и политике, - при этом не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы видеть, что политическое сознание «Джорджа Буша и хунты» [«George Bush & Junta»], как их назвал Гор Видал [Gore Vidal], безнадежно завязло где-то на уровне средневековья (если только это высказывание не прозвучит как оскорбление готики). Культура продолжаете переменным успехом бороться с архаическими предрассудками, и до тех пор, пока какая-нибудь катастрофа (глобальная, экологическая?) не вынудит ее резко активизировать свои усилия, едва ли можно будет надеяться на масштабный культурный прорыв. Однако уже сегодня можно разглядеть ряд достаточно радикальных перемен в архитектуре, которые, с одной стороны, связаны с серьезными трансформациями в научной сфере, и с другой стороны, должны, по моему убеждению, постепенно распространиться на все другие области жизни. Новые науки (sciences of complexity - «науки о сложных системах»), включающие фрактальную геометрию, нелинейную динамику, неокосмологию, теорию самоорганизации и др., принесли с собой изменение мировоззренческой перспективы. От механистического взгляда на вселенную мы движемся к пониманию того, что на всех уровнях - от атома до галактики - вселенная находится в процессе самоорганизации. Опираясь на возможности, предоставляемые компьютером, этот новый взгляд на мир находит сегодня отклик в процессах, изменяющих характер архитектуры. Несколько ключевых зданий, построенных американцами Фрэнком Гери [Frank Gehry], Питером Эйзенманом [Peter Eisenman] и Дэниэлем Либескиндом [Daniel Libeskind], выглядят как прямые предвестия утверждения новой парадигмы. Есть также огромное количество работ, которые находятся на самой ее грани - это работы голландцев Рема Колхааса [Rem Koolhaas], Бена ван Беркеля [Ben van Berkel] и MVRDV, других европейцев, таких как Сантьяго Калатрава [Santiago Calatrava] и Coop Himmelb(l)au, а также тех английских архитекторов, кто, подобно Норману Фостеру [Norman Foster], продолжает развивать линию хай-тека. Эти архитекторы, вместе с теми, кто «флиртует» с деконструкцией -Захой Хадид (Zaha Hadid), Эриком Моссом (Eric Moss), группой Morphosis - выглядят готовыми взять на вооружение и развить новую философию. В Австралии уже много лет ту же территорию осваивает группа ARM - Аштон Рэггит (Ashton Raggatt) и МакДугал (MacDougall), а также группа LAB, которая недавно завершила реконструкцию площади Федерации в Мельбурне. В скором времени зданий этого типа появится уже достаточно много, чтобы можно было говорить о рождении нового направления, т.е. чего-то большего, чем минутная мода, и даже простая смена стиля. Грамматика этой новой архитектуры всегда провокативна. Она варьируется от неуклюжих капель до элегантных волноподобных форм, от рваных фракталов до подчеркнуто нейтральных «инфопространств» [datascapes]. Это вызов старым языкам классицизма и модернизма, основанный на вере в возможность новой системы организации среды обитания, которая будет больше напоминать постоянно самообновляющиеся формы живой природы. Возникающие новые модели могут отпугивать и вызывать подозрения в поверхностном мышлении, однако, взглянув пристальнее, мы часто убеждаемся в том, что они более интересны и более адекватны нашему восприятию мира, чем доставшиеся нам в наследство от прошлого бесконечные колоннады или модернистские навесные стеклянные фасады.
Плюрализм стилей является здесь основным моментом, выражая общую заинтересованность в развитии социально-политического плюрализма современных международных мегаполисов. «Теория сложности» 80-х, выросшая из постмодернистских размышлений о «сложности» 60-х и 70-х годов, (Джейн Джекобе [Jane Jacobs], Роберт Вентури [Robert Venturi]), до сих пор представляет собой идею, объединяющую все новые направления. Плюрализм соединяет, ведет к конфликту, сталкивая противоположные вкусы и смешивая разнонаправленные интересы. Возникающий в результате бурлящий «тигель алхимика» делает видимой ту глубинную сущность нашей реальности, которую модернистская «чистота» и редукция так и не смогли укротить. Однако задачи новой парадигмы выходят далеко за рамки науки и политики, от которых она получает поддержку, а также компьютерных технологий, которые позволяют сделать ее проявления более экономичными. Ее приход связан с утверждением новой картины мира, в которой природа и культура видятся выросшими из единого повествования - «нарратива вселенной», который лишь недавно (в последние тридцать лет) был предварительно намечен в рамках новой космологии. В разорванной конфликтами глобальной культуре этот нарратив дает направление и иконографию, которые, возможно, помогут человечеству со временем преодолеть узость разного рода национальных и сектантских интересов.

Органи-тек [Organi-Tech]
Чтобы дать понять о чем речь, удобней всего начать с описания тех архитекторов, которые лишь приближаются со стороны традиции к новой парадигме, и затем посмотреть, чем они отличаются от тех, кто находится в ее центре. Я буду называть первых архитекторами «органи-тек», поскольку это название хорошо отражает как их преемственность по отношению к модернизму и доминирующему в Англии хай-теку, так и их «внучатое родство» с «органическими архитекторами» более раннего периода -такими как Фрэнк Ллойд Райт [Frank Lloyd Wright] и Хьюго Хэринг [Hugo Haring], пытавшимися воспроизводить в своих работах природные формы. Органи-тек, как и его близнец «эко-тек», соединяет воедино полюса этой оппозиции: продолжая отстаивать основанную на технологии выразительность конструкций, он в то же время демонстрирует все больший интерес к проблеме экологии. Противоречие между этими двумя тенденциями открыто декларируется таким архитектором, как Кен Янг (Ken Yeang), который, признавая, что небоскреб является антиэкологическим по самой своей сути, тем не менее не верит в возможность какой-либо альтернативы, способной столь же успешно удовлетворить потребности больших корпораций. Соответственно ему, так же как Фостеру, Пиано [Renzo Piano] и другим убежденным модернистам, не остается ничего иного, как продолжать строить небоскребы, пытаясь, проектировать их так, чтобы они наносили минимальный вред окружающей среде. Ричард Роджерс [Richard Rogers] привержен той же политике в региональном масштабе и в настоящее время делает героические усилия, направленные на преодоление энтропии городской среды в Великобритании. Другие проектировщики органи-тек предлагают неожиданные метафоры, подчеркивающие сходство архитектурных конструкций с живыми организмами - их постройки часто имеют ярко выраженные мышцы, скелет и обтягивающую их кожу, напоминая атлетов на пике спортивной формы. Николас Гримшоу [Nicholas Grimshaw] и Сантьяго Калатрава проектируют выразительные скелетные формы, призванные гипнотизировать зрителя своей утонченностью, особенно во время солнечного заката, - это филигранно выполненные ловушки для света, пульсирующие «экзо-скелеты», обыгрывающие наше телесное родство с другими формами жизни. Нельзя не снять шляпу перед этими впечатляющими конструкциями, даже если послания, заложенные в них авторами, порой слишком очевидны.
Хотя эти архитекторы связывают свои проекты с природой, используя компьютер в качестве подсобного приспособления, они все еще не приняли полностью другие аспекты новой философии. Это становится особенно очевидным, если рассматривать их отношение к конструкции. Тут они работают вполне в манере Мис ван дер роэ [Mies van der Rohe], злоупотребляя принципом повтора. Они придумывают и используют элементы-близнецы заводского изготовления, которые на математическом жаргоне следует назвать скорее самотождественными, чем само-подобными, - и связывающая постройку воедино закономерность оказывается в результате не фрактальной {1}, а всего лишь линейно-репетитативной. Большая часть явлений природы - галактики, эмбрионы, сердцебиение и мозговые волны - растет и непрерывно меняется с незначительными вариациями. Эта интуиция получила научное обоснование в 1977 году, когда французский ученый Бенуа Мандельброт [Benoit Mandelbrot] опубликовал свой полемический трактат «Фрактальная геометрия природы». Потребовалось свыше десятилетия, чтобы эта идея завладела умами архитекторов и стала использоваться в компьютерном проектировании зданий. Но к 1990-м годам развитие этой идеи привело к появлению новой концепции развития города, который - как тропический лес - подобен сам себе в своих частях и всегда находится в медленном развитии. Возникла концепция порядка, который является более чувственным и непредсказуемым, чем набор повторяющихся элементов.
Почему человек ощущает себя комфортно во фрактальных структурах, когда действующие на него раздражители варьируются с небольшими отклонениями? По той же причине, по которой попробовать несколько вин в течение ужина приятней, чем весь вечер пить одно и то же. Бесконечное повторение приводит к потере чувствительности, что наглядно демонстрируют проектировщики органи-тек, когда они тиражируют хорошую идею до истощения. Вообразите прекрасный Кансайский аэропорт Ренцо Пиано, с той же самой интересной формой крыла, но вытянутой на целую милю, и это будет скука, возведенная в квадрат. Напротив, архитекторы, использующие принцип фрактальности - Либескинд, ARM, Morphosis -просто освобождают нас от привычных форм, в то время как австралийская группа LAB и Бэйтс Смарт [Bates Smart] уже пошли дальше этих первых экспериментов и создали на их основе новую архитектурную грамматику. Другую легко опознаваемую группу, использующую фракталы округло-гидродинамических очертаний, недавно в Нью-Йорке окрестили «блобмайстерами» (blobmeisters -«капледелы» или «пузыристы»). Этот ярлык имеет несколько значений, далеко не все из которых льстят представителям указанной группы. Прежде всего «блобмайстеры» позаботились о том, чтобы решительно «застолбить участок» для своей темы, что сопровождалось созданием целой «капельной» грамматики и выдвижением ряда эзотерических теорий, основанных на аналогиях с компьютерными алгоритмами -киберпространство, гибридное пространство и цифровая гиперповерхность были здесь ключевыми терминами. Часто «капледелами» становились молодые университетские преподаватели вместе со своими студентами, которых нетрудно было вовлечь в амбициозные войны за «раздел территории». Грег Линн [Greg Lynn], - без сомнения, наиболее креативный и интеллигентный представитель этой группы, в серии своих книг настаивал на том, что blub -это более развитая форма куба: она способна транслировать большее количество информации, чем примитивная коробка; обладая большим порядком сложности, она, соответственно, обладает и большей потенциальной чувствительностью. Однако, эффект этот возникает лишь в том случае, когда грамматика «капли» сопровождается продуманной «фразеологией», т.е. осмысленным образом привязывается к функции. Совсем иное дело, когда бесхитростное складирование геодезических куполов - как это происходит, например, в проекте «Эдем» Николаса Гримшоу - приводит к появлению серии пузырчатых форм, напоминающих известные в геологии «глобулярные кластеры», - весьма эффектных, сочных и почти съедобных с виду. Эти структуры, однако, на поверку могут оказаться довольно негостеприимными и неуклюжими, - организация входа или стыка с землей в них часто остается нерешенной проблемой.

© Чарльз Дженкс (Перевод с английского Александр Ложкин, Сергей Ситар.), журнал "Проект international 5"